Неточные совпадения
Ночь тихая спускается,
Уж вышла в небо темное
Луна, уж пишет грамоту
Господь червонным
золотомПо синему по бархату,
Ту грамоту мудреную,
Которой ни разумникам,
Ни глупым не прочесть.
Она поэту подарила
Младых восторгов первый сон,
И мысль об ней одушевила
Его цевницы первый стон.
Простите, игры
золотые!
Он рощи полюбил густые,
Уединенье, тишину,
И ночь, и звезды, и
луну,
Луну, небесную лампаду,
Которой посвящали мы
Прогулки средь вечерней тьмы,
И слезы, тайных мук отраду…
Но нынче видим только в ней
Замену тусклых фонарей.
На вершине ее покачивалось несколько стебельков полевого былья, и над ними поднималась в небе
луна в виде косвенно обращенного серпа из яркого червонного
золота.
«Голубое серебро
луны», — вспомнил Самгин и, замедлив шаг, снисходительно посмотрел на конную фигуру царя в
золотом шлеме.
Ночь была прозрачно светлая, — очень высоко, почти в зените бедного звездами неба, холодно и ярко блестела необыкновенно маленькая
луна, и все вокруг было невиданно: плотная стена деревьев, вылепленных из снега, толпа мелких, черных людей у паровоза, люди покрупнее тяжело прыгали из вагона в снег, а вдали — мохнатые огоньки станции, похожие на
золотых пауков.
Дождь вдруг перестал мыть окно, в небо
золотым мячом выкатилась
луна; огни станций и фабрик стали скромнее, побледнели, стекло окна казалось обрызганным каплями ртути. По земле скользили избы деревень, точно барки по реке.
Дома огородников стояли далеко друг от друга, немощеная улица — безлюдна, ветер приглаживал ее пыль, вздувая легкие серые облака, шумели деревья, на огородах лаяли и завывали собаки. На другом конце города, там, куда унесли икону, в пустое небо, к серебряному блюду
луны, лениво вползали ракеты, взрывы звучали чуть слышно, как тяжелые вздохи, сыпались
золотые, разноцветные искры.
Луна четко освещала купеческие особняки, разъединенные дворами, садами и связанные плотными заборами, сияли
золотые главы церквей и кресты на них.
В маленьком, прозрачном облаке пряталась
луна, правильно круглая, точно желток яйца, внизу, над крышами, —
золотые караваи церковных глав, все было окутано лаской летней ночи, казалось обновленным и, главное, благожелательным человеку.
Из первых учеников я давно спустился к середине и нахожу это наиболее для себя подходящим: честолюбие меня не мучит, тройки не огорчают… А зато на пруду в эти лунные ночи грудь дышит так полно, и под свободные движения так хорошо работает воображение…
Луна подымается, заглядывает в пустые окна мертвого замка, выхватывает
золотой карниз, приводит в таинственное осторожное движение какие-то неясные тени… Что-то шевелится, что-то дышит, что-то оживает…
Золотая средина: ни глуп, ни умен, довольно бездарен и с
луны соскочил, как говорят здесь благоразумные люди, не так ли?
Матвей посмотрел в небо — около
луны, в синей пустоте, трепетно разгоралась
золотая звезда. Он снова взглянул в круглое лицо мачехи, спрашивая...
Луна уже скатилась с неба, на деревья лёг густой и ровный полог темноты; в небе тускло горели семь огней колесницы царя Давида и сеялась на землю
золотая пыль мелких звёзд. Сквозь завесу малинника в окне бани мерцал мутный свет, точно кто-то протирал тёмное стекло жёлтым платком. И слышно было, как что-то живое трётся о забор, царапает его, тихонько стонет и плюёт.
Море огромное, лениво вздыхающее у берега, — уснуло и неподвижно в дали, облитой голубым сиянием
луны. Мягкое и серебристое, оно слилось там с синим южным небом и крепко спит, отражая в себе прозрачную ткань перистых облаков, неподвижных и не скрывающих собою
золотых узоров звезд. Кажется, что небо все ниже наклоняется над морем, желая понять то, о чем шепчут неугомонные волны, сонно всползая на берег.
Я тоже улегся рядом со спящими ветлугаями, любуясь звездным небом, начинавшим загораться
золотыми отблесками подымавшейся за холмами
луны. А с горы, тихо поскрипывая, спускался опять запоздалый воз, подходили пешеходы и, постояв на берегу или безнадежно выкрикнув раза два лодку, безропотно присоединялись к нашему табору, задержанному военною хитростью перевозчика Тюлина.
В далекой и бледной глубине неба только что проступали звездочки; на западе еще алело — там и небосклон казался ясней и чище; полукруг
луны блестел
золотом сквозь черную сетку плакучей березы.
Потолок же был покрыт голубой глазурью, и на нем сияло
золотое солнце, светилась серебряная
луна, мерцали бесчисленные звезды, и парили на распростертых крыльях птицы.
В полночь Успеньева дня я шагаю Арским полем, следя, сквозь тьму, за фигурой Лаврова, он идет сажен на пятьдесят впереди. Поле — пустынно, а все-таки я иду «с предосторожностями», — так советовал Лавров, — насвистываю, напеваю, изображая «мастерового под хмельком». Надо мною лениво плывут черные клочья облаков, между ними
золотым мячом катится
луна, тени кроют землю, лужи блестят серебром и сталью. За спиною сердито гудит город.
Окно выходило в сад; на небе было светло, круглый лик полной
луны то отражался ясно в пруде, то вытягивался в длинный
золотой сноп медленно переливавшихся блесток.
Май, окно открыто… ночь в саду тепло цветами дышит… яблони — как девушки к причастию идут, голубые в серебре
луны. Сторож часы бьёт, и кричит в тишине медь, обиженная ударами, а человек предо мной сидит с ледяным лицом и спокойно плетёт бескровную речь; вьются серые, как пепел, слова, обидно и грустно мне — вижу фольгу вместо
золота.
Вот что мне представлялось: ночь,
луна, свет от
луны белый и нежный, запах… ты думаешь, лимона? нет, ванили, запах кактуса, широкая водная гладь, плоский остров, заросший оливами; на острове, у самого берега, небольшой мраморный дом, с раскрытыми окнами; слышится музыка, бог знает откуда; в доме деревья с темными листьями и свет полузавешенной лампы; из одного окна перекинулась тяжелая бархатная мантия с
золотой бахромой и лежит одним концом на воде; а облокотясь на мантию, рядом сидят он и она и глядят вдаль туда, где виднеется Венеция.
Они гуляли и говорили о том, как странно освещено море; вода была сиреневого цвета, такого мягкого и теплого, и по ней от
луны шла
золотая полоса.
За рекой над лесом медленно выплывал в синее небо
золотой полукруг
луны, звёзды уступали дорогу ему, уходя в высоту, стало видно острые вершины елей, кроны сосен. Испуганно, гулко крикнула ночная птица, серебристо звучала вода на плотине и ахали лягушки, неторопливо беседуя друг с другом. Ночь дышала в окна пахучей сыростью, наполняла комнату тихим пением тёмных своих голосов.
Старуха думала, что он спит. Но он не спал. Из головы у него не шла лисица. Он успел вполне убедиться, что она попала в ловушку; он даже знал, в которую именно. Он ее видел, — видел, как она, прищемленная тяжелой плахой, роет снег когтями и старается вырваться. Лучи
луны, продираясь сквозь чащу, играли на
золотой шерсти. Глаза зверя сверкали ему навстречу.
Теперь стало светло — гораздо светлее, чем при начале ночи. Это происходило, конечно, оттого, что они были гораздо ближе к звездам. Звезды, величиною каждая с яблоко, так и сверкали, а
луна, точно дно большой
золотой бочки, сияла, как солнце, освещая равнину от края и до края.
На востоке, за волнистой линией холмов, разрастался темно-золотой свет
луны, готовой взойти.
Ей хотелось остаться одной и думать. Присутствие мужа, даже спящего, стесняло ее. Выйдя на палубу, она невольно села на то же самое место, где сидела раньше. Небо стало еще холоднее, а вода потемнела и потеряла свою прозрачность. То и дело легкие тучки, похожие на пушистые комки ваты, набегали на светлый круг
луны и вдруг окрашивались причудливым
золотым сиянием. Печальные, низкие и темные берега так же молчаливо бежали мимо парохода.
Мы измерили землю, солнце, звезды, морские глубины, лезем в глубь земли за
золотом, отыскали реки и горы на
луне, открываем новые звезды и знаем их величину, засыпаем пропасти, строим хитрые машины; что ни день, то всё новые и новые выдумки. Чего мы только не умеем! Чего не можем! Но чего-то, и самого важного, все-таки не хватает нам. Чего именно, мы и сами не знаем. Мы похожи на маленького ребенка: он чувствует, что ему нехорошо, а почему нехорошо — он не знает.
Длинным серебристым столбом отражается
луна в речных дрожащих струях и на
золотых главах соседнего монастыря, великанами поднимаются темные горы правого берега, там и сям мерцают сигнальные фонари пароходов, пышут к небу пламенные столбы из труб стальных заводов…
Один дворец изукрашен был огнями, игравшими сквозь окна, как
золотая фольга, и, затопленный светом
луны, благоприятно обратившейся к нему лицом, блестел мириадою снежных бриллиантов.
Не разговаривай!..
У меня есть ящик стекольщика
И фартук…
Живей обрядись
И спускайся вниз…
Будто вставлял здесь стекла…
Я положу в ящик
золото…
Жди меня в кабаке «
Луна».